…Розенбаум собрал аншлаг. И, несмотря на часовую задержку концерта (аппаратура!..), честно, на “полную катушку” отработал каждый рубль каждого билета. Неподдельная мужская энергия и артистическая мощь прорезала зал от сцены до задних дверей, где я простоял всё означенное время. И не пожалел, ибо Розенбаум в течение двух полуторачасовых отделений тоже не присел ни разу, а кроме того, когда наворачиваются слёзы и после каждой второй песни хочется сбегать в буфет за коньяком, чтобы хоть чуть приглушить воспаляющуюся совесть, сидеть становится просто неудобно.
Розенбаум — “старый” и… новый. У него открылся почти оперный голос. Последние несколько лет он работает с замечательным аранжировщиком и клавишником Александром Алексеевым. Музыка, обогащённая синтезатором, вокальным процессором, сложными джазовыми и симфоническими гармониями, воздействует на душу еще убийственнее, чем раньше. Несмотря на то, что под занавес была исполнена песня с прозрачным намёком — “Артисту надо отдохнуть… Не надо заходить к нему хотя бы полчаса”, — толпы жаждущих общения и автографа немедленно оккупировали кулисы.
Почему-то мало говорят о композиторской ипостаси известного певца. Между тем его гармоническое мышление восхищает таких грандов, как Альфред Шнитке, Мстислав Ростропович, Владимир Спиваков. Розенбаум, выпускник музучилища по классу гитары, технику игры ставил на сонатах Бетховена и этюдах Черни. Что же касается сценической деятельности, то под настроение Александр Яковлевич готов рассказать о работе в прославленной питерской рок-группе «Аргонавты», на концертах которой в качестве разогревающей команды выступал малоизвестный Боря Гребенщиков со своим «Аквариумом»…
Возможно, это чистой воды субъективизм, но честный человек не может не любить творчества Александра Розенбаума. И дело здесь даже не в музыке. Слишком близок к единице коэффициент соответствия между тем, что он поёт и тем, как поёт, как сочиняет и как исполняет; наконец, что говорит и как живёт. Тем не менее многогранность его личности, как выясняется, у некоторых способна вызвать сомнения в искренности произносимого со сцены.
Лет пять назад довелось мне услышать сочинение барда Михаила Шелега, посвященное, что называется, современному состоянию жанра авторской песни. Первый куплет иронически продёргивал Окуджаву, второй — экс-супругов Никитиных, а в третьем досталось Розенбауму. Острослов, намекая на цикличность его творчества, назвал его “палестинским казаком с Лиговки”. При всей морально-этической неоднозначности такого пассажа определенный вопрос в нём усматривается, и я решился его задать.
— Александр Яковлевич, а кем вы себя ощущаете больше: евреем, казаком, питерцем?
А.Р., услышав предысторию вопроса, помрачнел и буркнул:
— Как они мне все надоели… если не сказать больше… Я — россиянин. Я — российский еврей. Я терпеть не могу, когда какой-нибудь еврей говорит: “Я вырос в России, и я — русский!” Какой ты русский, ты — еврей! Но я — российский еврей.
— И казачье начало в вас интегрировано также?
— Абсолютно! Казачество — это не национальность. Это я вам говорю как член Первой казачьей сотни, принятый народом, а не бывшим секретарём райкома. Это образ мышления и существования.
Я ехал с одним казаком. Он говорит: “Вот мой конь добрый! — и показывает на свою таксомоторную машину. — Потому что она меня кормит и я на ней езжу”. А все сегодняшние казаки, которые в лампасах ходят посреди рабочего дня, когда они должны, мать их, на земле сидеть и Родине служить… А они заседания устраивают, Георгиевские кресты дедовские носят!.. Это лубок, который никакого отношения к тому казачеству, которое я люблю и уважаю, не имеет.
Я на земле не сижу, но Отчизне служу и полностью пронизан российским духом. Если бы я родился где-нибудь в Тбилиси, я бы пел что-нибудь типа “Сулико”. Если бы родился в Америке, как Боб Дилан, будучи американским евреем, пел бы кантри-музыку. Но я — россиянин, и мне совершенно дики — всегда! — подобные высказывания. Подумай-ка: “палестинский казак с Лиговки”! Это всё красиво, но настолько тупо, что я в данном случае на больных не обижаюсь, и у меня есть замечательное, по-моему, четверостишие по этому поводу:
В меня швыряют камни — ну и пусть.
Я знаю свою верную дорогу.
Я даже знаю, где на ней растёт тот куст,
Возле которого мой буль поднимет ногу.
Есть ещё круче:
Вы зря раскатали свою губу,
Пытаясь меня отправить на плаху;
Я, даже лёжа в дешёвом гробу,
Сумею послать вас на …!
— Сочувственное отношение к ворам в законе, звучащее в вашей одноимённой песне, — это позиция или стилизация?
— Действительно, песня написана на конкретном материале, но воры в законе олицетворяют в данном случае правильных и совестливых людей. А “шелупонь” — это всё остальное, то, что сегодня правит, сидит в Государственной Думе, на эстраде, в журналистике. А “воры в законе” сидят тихо-спокойно, “примус починяют”, потому что им надо кормить семьи, приносить пользу людям.
Ни у одного вора в законе никогда не возникнет мысль взорвать “мерседес” рядом с детским садом или положить раскалённый утюг на живот жене своего должника. Это может делать только шелупонь.
— То есть вы считаете, что вор в законе — это достаточная фигура для олицетворения всех честных и правильных людей?
— Ну, мы же говорим с точки зрения благородной романтики. Тогда давайте не будем говорить о Робин Гуде, если вы меня за язык будете хватать… Вор в законе убегает… Вы — сыскарь, вы ловите. Я уважаю и тех, и этих. Вы рискуете должностью, он — пятнадцатью годами свободы. Воры были, есть и ещё много-много-много лет будут. Потому держите свой кошелёк здесь (демонстрирует один из карманов пиджака).
Ну, а если меня достаёт шелупонь, то я ее выгоняю из квартиры. И из души своей. Я достаточно сильный человек, и я заслужил в своей жизни право общаться с теми, с кем я захочу.
Шелупонь агрессивна, коварна и всегда стаями. А я — одинокий волк, и я её не боюсь. Нормальный вор в законе никогда не зайдёт ко мне с агрессией, потому что знает, что я — правильный, потому что есть у меня понятия. А шелупонь, не имеющая понятий ни в чём, она может меня завалить из-за угла, и я всегда к этому готов. Но взять меня “грудь в грудь” — никогда. Не боялся, не боюсь и бояться не буду.
Шелупонь иногда может стучать бутылками у меня на концертах: “Санёк!..” Вот тут уж я разберусь, тем более что на концертах я могу отреагировать быстро и живо.
— Как, например, 13 лет назад в нижегородском Дворце спорта, когда из зала крикнули: ““Гоп-стоп” давай!”? В ответ прозвучало изящное: “Дают в другом месте”…
— …и, ко всеобщему удовольствию зала, человек затыкается.
— Александр Яковлевич, на каком основании Шуфутинский поёт “Еврейского портного” и другие ваши песни?
— На беспредельном. Сейчас я ему запретил. Более того, если я узнаю, что он их где-то поёт, он будет иметь крупные неприятности… Я всех спрашиваю: назовите две лучшие песни Шуфутинского за последнее время, когда он не поёт Розенбаума? “Москвичка” и “Не наточены ножи”. Чьи песни? Олега Митяева, живущего, работающего, популярного, замечательного молодого человека. Вот вам весь Михаил Захарыч, до копейки. Мерзопакостный человек. Об этом же говорил и Кальянов. Он нечестивый и неэтичный в отношениях с творческими людьми гражданин. Я пытался с ним наладить отношения, — хотя самому мне он не нужен, он на моих песнях сделал имя, — но меня попросили, и я пошёл на это, хотя я знал… Вышла книга песен Шуфутинского “За милых дам” — там 33 моих произведения (после всех разговоров!), причем одиннадцать — вообще без указания авторства.
— А вы, Александр Яковлевич, конечно же, из тех мужчин, “которым совестно таскаться по судам”…
— Конечно.
— Сколько вам лет?
— Сорок семь.
— А тринадцать лет назад в том же Дворце спорта говорили, что Вам сорок…
— Ну, тогда я был моложе и мог спокойно набавлять. Сейчас я побаиваюсь внутренне определять свой возраст. Иногда я ощущаю себя просто столетним стариком. Но это не потому, что я плохо себя чувствую, а потому, что я не пью (уже пять лет!) и смотрю трезвыми глазами на всё, что происходит вокруг. Потому что, когда бухаешь, проще: залил глаз — и ничего не видишь. А когда не бухаешь, то, как на войне, — день за три.
Добавить комментарий